9 апреля 1877 года, в день Светлого праздника Пасхи, в семье скромного псаломщика Никифора и супруги его Марии родился сын. Назвали его Феодосием, в честь св. мученика Феодосия. «Отец у нас был строг, — вспоминал Владыка, — он был очень требовательным к порядку и исполнению заданных нам работ». Он был большим знатоком церковного пения. Особенно радел он о пении общенародном и эту любовь прививал своим детям.

О матери владыка Николай вспоминал: «Мама наша была сама любовь. Она никогда не кричала на нас, а если мы провинимся, что, конечно, бывало, то она посмотрит так жалобно, что станет ужасно стыдно».

Большое значение в воспитании Феодосия имела его бабушка Пелагия. «Долгими зимними вечерами, — вспоминал Владыка, — забирала нас бабушка на печь и начинались нескончаемые рассказы о святых угодниках Божиих». Часто вспоминал Владыка и своего дедушку, который тоже был священником. Когда Феодосию исполнилось 10 лет, он поступил в Екатеринославское духовное училище, а через 6 лет – в Екатеринославскую духовную Семинарию, где благодаря своей усидчивости и прилежанию был в числе первых учеников. Закончив Семинарию, Феодосий стал перед выбором: жениться ли ему и стать белым священником, или же избрать путь монашества. До принятия окончательного решения он непродолжительное время служил псаломщиком, а затем поступил работать учителем во второклассную церковную школу. В 1902 году Феодосий, ища жития монашеского, впервые прибыл в Нилову пустынь, указанный ему Богом монастырь. Настоятель принял его ласково и в конце продолжительной беседы сказал: «Ну вот что я тебе скажу, Феодосий, если через год не передумаешь поступать в монастырь, то приходи. И если я еще буду жив, приму тебя. А сейчас иди, учи своих детишек. Можешь погостить у нас недельки две – посмотришь, как мы живем, помолишься с нами». В 1903 году Феодосий вернулся в Нилову пустынь, как и благословил настоятель обители. Он был зачислен и число послушников и, как новоначальный, проходил различные послушания – носил воду, рубил дрова, пек хлебы. Все это выполнял он очень охотно В 1904 году исполнилась заветная мечта Феодосия. В канун праздника Святителя Христова Николая, архиепископа Мир Ликийских, над ним был совершен монашеский постриг, в котором Феодосий был наречен Николаем.

27 мая 1905 года, в день памяти покровителя Ниловой пустыни прп. Нила Столобенского в монастырском храме монах Николай был рукоположен приехавшим на праздник архиепископом Тверским Высокопреосвященным Николаем (Налимовым)в сан иеродиакона, а 9 октября того же года в Твери епископом Старицким Александром (Головиным), викарием Тверской епархии, была совершена его хиротония во иеромонаха. В сане иеромонаха о. Николай нес послушание благочинного Ниловой пустыни. В 1907 году он поступил в Московскую Духовную Академию. Проучившись 4 года под покровом преподобного Сергия Радонежского, в 1911 году о. Николай успешно закончил Академию и за сочинение на тему «Учение аскетов о страстях» получил степень кандидата богословия. С 1911 по 1912 год занимал должность помощника инспектора Академии. В 1912 году о. Николай был назначен инспектором Полтавской Духовной Семинарии, в 1913 году переведен на ту же должность в Черниговскую Духовную Семинарию. В 1915 году о. Николай возведен в сан игумена, а 10 октября 1916 года назначен настоятелем Княже-Владимирского монастыря в г. Иркутске с возведением в сан архимандрита, а также заведующим Иркутской учительской миссионерской школой.
12 июня 1917 года архимандрит Николай был назначен ректором Черниговской Семинарии и настоятелем Елецкого Успенского монастыря в Чернигове.

В октябре 1919 года в Чернигове архимандрит Николай был хиротонисан во епископа Стародубского, викария Черниговской епархии. Дальнейшее служение епископа Николая проходило под благодатным покровительством Святителя Феодосия Черниговского, которого Владыка очень почитал.

В 1923 года владыка Николай был назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии, положение в которой в то время было очень тяжелое. Обновленцы захватили подавляющее большинство приходов. Но со своей маленькой паствой епископ Николай упорно боролся против врагов православия. Исходом этой борьбы был арест Владыки, последовавший 8 мая 1925 года.

Проведя в заключении более двух лет и освободившись, владыка Николай был назначен на Орловскую кафедру. В Орле Владыка служил до следующего своего ареста. Вот что рассказывал сам Владыка о том времени: «27 июля 1932 года я был арестован и отправлен в Воронеж, где велось следствие. Об условиях жизни говорить не приходится, потому что в те годы вся наша страна испытывала нужду.

Когда следствие подошло к концу, мы со следователем расставались друг с другом с сожалением. Он доверительно сказал мне: — Я рад, что хоть какую-то пользу принес Вам своим расследованием, что мне удалось доказать правильность Ваших показаний, а это для Вас немало значит — теперь Вам переквалифицируют статью и дадут не больше пяти лет, вместо ожидаемых десяти. — За что же мне дадут пять лет? — невольно вырвалось у меня. — За вашу популярность. Таких, как Вы на некоторое время надо изолировать, чтобы люди забыли о Вашем существовании. Вы имеете слишком большой авторитет среди народа и Ваша проповедь имеет большое значение для народа. За Вами идут! Неожиданно было для меня услышать оценку моего служения из уст представителя данного учреждения, но это было именно так. — Господи! Слава Тебе! Слава Тебе, Господи! Я, грешник, как умел, так и служил Тебе!

— Только и мог я произнести от радости, наполнившей мое сердце. Теперь уже никакой срок не будет страшить меня».

Вспоминая свои странствия по лагерям, Владыка много рассказывал о Сарове, где он пробыл довольно долгое время: «После закрытия и разорения монастыря в его помещениях был образован исправительно-трудовой лагерь, в который я и попал. Когда я переступил порог этой святой обители, сердце мое исполнилось такой невыразимой радости, что трудно было ее сдержать. «Вот и привел меня Господь в Саровскую пустынь — думал я — к преподобному Серафиму, к которому в течении моей жизни неоднократно обращался я с горячей молитвой».

Я перецеловал в монастыре все решеточки и все окошечки. В те времена была еще цела келья преподобного Серафима.

Я все то время, что пребывал в Сарове, так и считал, что нахожусь на послушании у преподобного Серафима, по молитвам которого Господь посылает нам такое утешение, что мы можем служить в заключении Литургию и причащаться Святых Христовых Таин».

В 1941 году владыка Николай был возведен в сан архиепископа.

Весть о начале Великой Отечественной войны застала Владыку в преддверии совершения им Божественной Литургии.

«Я служил проскомидию, — вспоминал Владыка, — когда один из моих друзей в тиши алтаря сообщил мне эту ужасную весть. Что я мог сказать пастве, в слезах ожидавшей не моего, а Христова утешения? Я только повторил то, что сказал некогда св. Александр Невский: «Не в силе Бог, а в правде!»

В тот год 22 июня праздновалась память всех Святых в земле Русской просиявших. Думаю, в этом есть особый смысл. По грехам нашим понесли мы тогда тяжелое испытание, но Святые земли Российской не оставили нас своим заступничеством. Мы обращались к ним, нашим землякам, за помощью и эта небесная помощь явилась тогда, когда ее трудно было ожидать.»

И вслед за этой вестью архиепископа Николая постигло новое испытание — 27 июня 1941 года Владыка был арестован и помещен в тюрьму г. Саратова.

Пробыв в Саратове в общей сложности шесть месяцев, Владыка Николай был направлен в Казахстан, в город Актюбинск, а оттуда через три месяца в город Челкар Актюбинской области.

Когда много лет спустя Владыке задали вопрос: «Как он отнесся к этому переселению? Не было ли в его сердце ропота или обиды?» — Владыка отвечал: «На все воля Божия. Значит было необходимо перенести мне это тяжелое испытание, которое закончилось большой духовной радостью.

«А вы подумайте, что будет, если человек всю жизнь станет проводить в неге и довольстве, в окружении близких и родных людей? Жизнь, пресыщенная благами земными, приводит к окаменению сердца, к охлаждению любви к Богу, к ближнему. Человек от излишеств становится жестоким, не понимающим чужого горя, чужой беды.»

Владыка ехал на вольную ссылку, но в арестантском вагоне. На станцию Челкар поезд прибыл ночью. Охранники вытолкали Владыку на перрон в нижнем белье и рваном ватнике. В руках у Владыки было только удостоверение, с которым он должен два раза в месяц являться в местное отделение НКВД на отметку.

Оставшуюся часть ночи Владыка пересидел на вокзале. Настало утро. Надо было куда-то идти. Но как идти зимой в таком виде? Да и идти было некуда. Владыке пришлось обратиться за помощью к старушкам, и на его просьбу откликнулись добрые женские сердца. Старушки подали ему кто — телогрейку, кто — шапку, кто — залатанные валенки. Одна старушка приютила его в сарае, где у нее находились корова и свинья. Владыке в это время шел уже 65-й год. Голова его была бела и вид его невольно вызывал сострадание. Владыка пытался устроиться на работу, но никто не брал его, — он выглядел старше своих лет. Он вынужден был собирать милостыню, чтобы не умереть с голоду.

Впоследствии, когда духовные чада спрашивали у Владыки: «Почему Вы не сказали старушкам, которые дали Вам одежду, что вы — епископ? — Владыка отвечал: «Если Господь посылает крест, Он же и силы дает, чтобы его нести, Он же его и облегчает. В таких случаях не должна проявляться своя воля, нужно всецело предаваться воле Божией. Идти наперекор воле Божией недостойно христианина, и после того, как человек терпеливо перенесет посланные ему испытания, Господь посылает духовную радость». — Закончил Владыка свое объяснение.

Так, до глубокой осени 1942 года Владыка продолжал влачить свое нищенское существование. Физические силы его были на исходе. От недоедания и холода у него развилось худосочие, тело его было покрыто нарывами, от грязи завелись вши. Силы покидали не по дням, а по часам…

И вот пришел момент, когда иссякли последние силы и Владыка потерял сознание.

Очнулся он в больнице, в чистой комнате, в чистой постели. Было светло и тепло, над Владыкой ‘склонились люди. Он закрыл глаза, решив, что все это ему кажется. Один из склонившихся проверил пульс и сказал: — Ну вот, почти нормальный! Очнулся наш дедушка! Поправлялся Владыка медленно. А когда поднялся с постели, сразу же стал стараться принести пользу окружающим. Кому воды подаст, кому судно принесет, кому постель поправит, кому скажет доброе слово. В больнице полюбили этого доброго старичка. Все стали называть его ласково: «Дедушка». Но только один молодой врач знал трагедию этого «дедушки», знал, что выпиши его из больницы, и опять пойдет он просить милостыню и жить рядом с коровой и свиньей.

И вот настал день, когда врачу предложили выписать «дедушку» из больницы. Владыка Николай стал молиться Господу, снова отдавая себя в Его волю: «Куда Ты, Господи, пошлешь меня, туда и пойду!» И вот, когда все собрались проститься с добрым «дедушкой», вошланянечкаи сказала: — Дедушка, за вами приехали! — Кто приехал? — спросили все разом. — Да тот самый татарин, который вам иногда передачи приносил, разве не помните? Конечно, Владыка не мог забыть, как регулярно, через каждые десять дней, ему передавали от какого-то незнакомого ему татарина пару татарских лепешек, несколько яиц и несколько кусочков сахара. И еще знал Владыка, что именно этот татарин подобрал его, полуживого, без памяти лежащего на дороге, и отвез в больницу. Ошеломленный, Владыка пошел к выходу. Действительно, у больничных дверей стоял татарин с кнутом в руках. — Ну, здоров, бачка! — сказал он Владыке и улыбнулся добродушной улыбкой. Владыка тоже поздоровался с ним. Вышли на улицу, татарин посадил Владыку в сани, сел сам и они поехали. Был конец зимы 1943 года. — Почему вы решили принять участие в моей жизни и так милостиво отнеслись ко мне? Ведь вы меня совсем не знаете, — спросил Владыка. — Надо помогать друг другу, — ответил татарин, — Бог сказал, что мне надо помогать тебе, надо спасать твою жизнь. — Как сказал вам Бог? — изумленно спросил Владыка. — Не знаю как, — ответил татарин, — когда я ехал по своим делам, Бог сказал мне: «Возьми этого старика, его нужно спасти».

Для Владыки началась спокойная жизнь. Татарин имел связи и смог устроить так, что через некоторое время в Челкар приехала Вера Афанасьевна Фомушкина, его духовная дочь, которая так же была сослана, но в другую местность. Вера Афанасьевна не стала скрывать от окружающих, кто такой тот «дедушка», которого заботливо выходили челкарцы.

10 октября 1944 года Владыка сам направил Народному Комиссару Внутренних дел СССР «усердную просьбу», в которой просил снять с него звание «вольного ссыльного», разрешить уехать в Россию «и там занять епископскую кафедру по назначению Патриаршего Синода.

Постановлением Особого Совещания при Народном Комиссариате Внутренних Дел СССР от 19 мая 1945 года владыка Николай был освобожден досрочно.

5 июля 1945 года постановлением Священного Синода была образована Алма- атинская и Казахстанская епархия, управляющим которой был назначен архиепископ Николай (Могилевский).

Владыка прибыл в Алма-Ату 26 октября 1945 года в день празднования иконы Божией Матери, именуемой Иверская.

Приехав в Алма-Ату, владыка Николай начал свое служение в маленькой, отдаленной от центра города Казанской церкви, которая была открыта за несколько месяцев до его приезда.

Необыкновенная ревность была у Владыки к богослужениям, которые он совершал с максимальным для приходского храма приближением к монастырскому уставу. Служил он всегда благоговейно, никогда не спешил. А когда, бывало, Владыка служит, а хор заторопит службу, он сейчас же выглянет из алтаря и спросит: — Кто тут на поезд спешит? Всем станет стыдно и хор сразу замедляет темп. Как-то раз приехал Владыка в собор в половине седьмого вечера, а вечерня, которая началась в шесть часов, уже почти отошла. И Владыка сказал: — Давайте-ка начнем сначала, к божественной службе так небрежно относиться нельзя. И вечерня началась сначала. Владыка встал на клирос и пел и покой мой».

Так началось архипастырское служение владыки Николая вдали от горячо любимой им России на далекой Казахстанской земле.

В то время Владыке шел уже 70-й год. Владыка не только требовал строгого исполнения устава, но всегда разъяснял смысл богослужений, почему нужно петь или читать именно то, а не иное. Молился Владыка со слезами, особенно при совершении Божественной Литургии, когда пели «Тебе поем, Тебе благословим…», он всегда плакал. Он говорил, что плачет от радости, что Господь сподобил его совершать эту Литургию и от счастья, что он может принести молитвы за всех своих духовных чад, за всех пасомых. Часто он просил своих пасомых: — Вот я учу вас, други мои, вы же видите, я старик, — ведь Господь спросит с меня за вас. А вы забываете мои слова, не исполняете того, чему я учу вас. С вас тоже спросит Господь, почему вы мои слова не запоминаете и не стараетесь их исполнять. Прошу вас, запоминайте мои слова и поступайте так, как я учу вас, други мои.

Усердный молитвенник, особенно любил и почитал Владыка Матерь Божию. К большому духовному утешению своей паствы, в праздник Успения Пресвятой Богородицы Владыка, впервые в Алма-Ате, стал совершать дивный чин погребения Плащаницы. Когда с кем-нибудь случалось несчастье или кто-либо заболевал, Владыка первым делом советовал как можно строже исповедаться, причаститься и только после этого приступать к исправлению того положения, в котором человек оказался, или к лечению болезни. — Нечистая исповедь — вот корень всех наших бед. А почему? Потому, что Господь хочет, чтобы все спаслись, вот и спасает нас через всевозможные напасти. Только в напасти мы вспоминаем о Боге, а в благополучии нашем нам не до Него.

В дни Святой Пасхи и Рождества Христова двери дома у Владыки не закрывались. Все христосовались, славили Господа! Все! Все! Все! «На Пасху, — вспоминают клирошане, — после службы в храме мы ходили домой к Владыке поздравить его с праздником. Всю Пасху, бывало, пропоем, а ему все мало, все просит: «Давайте еще попоем… ведь такая радость у нас!» Как малое дитя радовался Владыка Великим праздникам.

На Рождество ходили к нему славить Христа. Он подарками нас станет наделять. И нам было радостно, что Владыка наш был таким благостным, сияющим, как ясное солнышко, каждая морщинка светилась на его лице».

Святитель Алматинский Николай часто говорил: — Други мои, не забывайте меня, грешного, в молитвах своих сейчас и после смерти. Я вас не забываю и никогда не забуду. Если стяжаю дерзновение, если только Господь примет меня в свои кровы, если простит и помилует, я буду молиться за вас и после моего перехода в иную жизнь.

После каждой Литургии Владыка, стоя на амвоне, благословлял каждого, несмотря на то, что в воскресные и праздничные дни в храме присутствовало до тысячи человек и более.

— Владыка, — бывало, скажут ему его чада, — вам ведь трудно после службы еще столько времени благословлять. Дали бы общее благословение и ехали бы домой отдыхать. — Э-э, вы не знаете, как наш православный народ любит архиерейское благословение и дорожит им! — отвечал Владыка и, помолчав, продолжал — да, бывает, что я иногда так устаю, что подумаю: «Дам общее благословение». А за этой мыслью является другая: «А вдруг меня Господь сегодня призовет к Себе и спросит, как я расстался со своей паствой?» Эта мысль придает мне силы, и я благословляю народ.

Он любил всех ровной, божественной любовью и эту любовь источал на каждого встречающегося ему человека.

С большим усердием, слезной молитвой молился Владыка и у себя дома В своей тихой келье, облекшись уже не в архиерейскую, а в смиренную монашескую мантию. Мать Вера каждое утро и каждый вечер вешала возле аналоя сухие полотенца и забирала их уже мокрыми, омоченными слезами Владыки.

В июле 1947 году Владыка должен был лететь в Москву на заседание Сессии Священного Синода.

Во время посадки в самолет Владыка со своими спутниками стоял у трапа и благословлял всех входящих в самолет пассажиров. Владыка ездил и летал всегда в рясе, несмотря на то, что часто подвергался за это насмешкам.

И на этот раз пассажиры, заметив что их благословляет духовное лицо, начали над ним смеяться, послышались язвительные восклицания: — Ну, нам лететь не страшно, с нами святой летит! Почти никто из пассажиров не сказал доброго слова. — А я не слушал их, — рассказывал по возвращении Владыка — я их жалел. Ведь люди даже не подозревают, что не от своего ума и понятия говорят хулу, а выполняют злую волю врага рода человеческого. Я спокойно благословлял всех. Все сели, самолет поднялся в воздух. Прошло некоторое время и вдруг забеспокоились летчики. В конце концов старший пилот объявил об опасности — отказывает один мотор. Положение было угрожающее, надвигалась катастрофа. Среди пассажиров начиналась паника. Но Владыка сказал: — Давайте помолимся! Ни одна душа не погибнет! — а потом добавил, — лишь немного в грязи выпачкаемся. Владыка встал и начал молиться. Волнение пассажиров не спадало. Никто не обращал на Владыку никакого внимания, но через несколько минут все стали затихать, вставать со своих мест и прислушиваться к его молитве. А он молил Господа спасти всех, кто летит этим самолетом. В это время самолет стал падать вниз. Но, к удивлению летчиков, которые знали, каким должно быть это падение, самолет не падал, как обычно, а как бы планировал и тихо опускался вниз. Самолет упал в какое-то заболоченное, но неглубокое озерцо. Когда люди немного успокоились от пережитого ими страха, то стали подходить и благодарить Владыку. Подошел и старший пилот: — Произошло чудо, отец, — сказал он — простите за наши насмешки! — Бог простит, — ответил Владыка. — Бога благодарите и Его Пречистую Матерь, и возлагайте свои надежды на Святителя Николая.

В памяти старшего иподиакона Ария Ивановича Батаева ярко запечатлелось одно из посещений ими города Уральска. «Было это, — вспоминает Арий Иванович, — летом в начале 50-х годов. Владыка совершал богослужение в Михайло-Архангельском соборе города Уральска. После службы он стал беседовать с верующими. Народ пожаловался Владыке на зной и засуху в Уральской области, так как с того времени, как растаял снег, на землю не выпало ни единой капли дождя.

Владыка сказал: — Давайте помолимся Царю Небесному, может быть он услышит нашу молитву. Стали совершать чин молебного пения поемый во время бездождия. И совершилось чудо — небо, на котором не было ни единого облака, потемнело, покрылось густыми тучами и пошел не проето дождь, а хлынул ливень, как из ведра. От страшных раскатов грома дрожали стены старинного уральского собора. Владыка приостановил молитву и сказал: «Православные! Разве это не чудо?!»

Завершив молебен и подождав, когда утихнет ливень, все вышли во двор, вдохнули свежего, чистого воздуха. Владыке нужно было пройти пешком метров 200 от храма до дома настоятеля, но после ливня пыльная дорога стала месивом грязи. Тогда народ, исполненный любви и благодарности к Владыке, тут же выстлал этот путь снятой с себя одеждой».

Из воспоминаний Протоиерея Валерия Захарова, настоятеля Свято- Никольского собора г. Алматы:

В 70-х годах митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф (Чернов) в одной из своих проповедей говорил такие слова: «Мы, алма-атинцы, живем у подножья Тянь-Шанских гор. И, с одной стороны, мы счастливы тем, что красота этих гор радует глаз человека, но, с другой стороны, горы таят опасность землетрясений и селевых потоков. Но Алма-Ата никогда не будет снесена селем и никогда не будет разрушена землетрясением, потому что у нас есть замечательные молитвенники в лице Митрополита Николая и схиархимандрита Севастиана». Владыка Иосиф так говорил, и это я помню точно.

Из воспоминаний Валентины Павловны Шитайловой, г. Елец:

Владыка сам часто с нами стоял на клиросе, он любил с левым хором петь раннюю обедню. Сам тон задавал. У него был бархатный баритон, очень мягкий, красивый. Когда Владыка пел, он пронизывал душу своим пением. Особенно в Великий пост — он выходил на кафедру и пел «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный…» — пел задушевно, тоскующе. Его голос лился по храму, стояла гробовая тишина, лишь слышно, как бряцают звонцы кадила и как люди плачут.

А сам Владыка всегда плакал. Особенно видны были его слезы на бархатном постовом облачении при вечернем электрическом освещении — как жемчужные нитки блестели слезы на его саккосе. И что замечательно — если плачем мы, — мы ни петь, ни читать при этом не можем. А Владыка плачет и ясным голосом подает возгласы.

Из воспоминаний Марии Алексеевны Петренко, Алма-Ата:

«Шел 1948 год. Жизнь моя, как и у миллионов других людей в это трудное послевоенное время была очень тяжелой. Мой муж, отец и брат погибли на фронте. У меня осталось двое детей. Кроме того, у меня развивалось серьезное заболевание левого легкого.

Я много плакала и пришла в такое уныние, что стала помышлять о том, чтобы покончить с собой. Казалось, вот разом оборву все и мне станет легко. Я никогда всерьез не задумывалась о сущности религии. И вот однажды во сне слышу, как кто-то говорит мне: «Ты иди к Владыке, он добрый. Он тебе поможет. И детей тебе надо окрестить «… Теперь я уже не помню, наяву это было или во сне. Моя душа, вероятно, просила помощи и, может быть, мой Ангел-хранитель как бы подталкивал меня: иди, ищи и найдешь!

Узнала я, кто такой Владыка и где он живет. После работы в 6 часов вечера пришла к калитке дома 45 по ул. Кавалерийской. Мне открьша дверь пожилая женщина, спросила зачем я пожаловала. Я сказала, что хочу рассказать Владыке о себе.

Когда я увидела Владыку, меня стало трясти, чувствую, что не могу сказать ни одного слова. — Здравствуйте, — только и смогла я выдавить из себя. — Успокойся, дитя, — ласково сказал Владыка. Он погладил меня по голове, усадил на стул и попросил женщину дать мне воды. Когда я стала пить воду, мои зубы стучали о край стакана. — Прошу, успокойся, не надо плакать, нидо было давно сюда прийти, — снова услышала я ласковый голос старца.

Когда я немного успокоилась, начала говорить… Рассказала о своей жизни, о своей болезни и о том страшном, что я задумала. — Вот и слава Богу! — сказал он, — вот и хорошо, что ты так просто ко мне пришла! После моего рассказа Владыка объяснил мне, какой великий грех — самоубийство. — Как бы не было тяжело, нельзя самовольно обрывать свою жизнь, нужно с молитвой обратиться ко Господу и Он всегда облегчит данный тебе крест. Потом он встал и вознес хвалу Богу: — Слава Тебе, Господи, слава Тебе за все во веки! Я пробыла у Владыки до 10 часов вечера. Мне трудно было поверить, что все это происходит со мной. И так мне стало радостно и легко! Да, действительно, я почувствовала, что с нами Бог! Из воспоминаний Ереминой Валентины Даниловны, г. Алма-Ата: Последние годы Владыка часто болел, но и тогда стремился быть в церкви. Бывало, мать Вера просит его: — Владыка, останьтесь дома, ведь Вы так больны! А он отвечал: — Вот уж в церкви-то я и вылечусь. А дома-то заболею еще хуже. Желая продлить дни жизни Владыки, врачи советовали ему переменить климат, надеясь, что это поддержит его здоровье, но Владыка, чувствуя неизбежность смерти, отказался от переезда, сказав: «Здесь меня все так любят и я хочу умереть на руках своих чад».

Молитвенное настроение не покидало Владыку во все дни его болезни. В воскресение 23 октября после последнего своего причащения Святых Христовых Таин, когда монахини в столовой запели было «Совет превечный…», Владыка из спальни, напрягая голос, закричал им: — Матушки, матушки, на этом поставим точку. Теперь начнем чин погребения епископа. Пение прекратили, но слез удержать не могли.

Особенно напряженно и громко молился Владыка в ночь с 23 на 24 октября. Можно было расслышать слова: «Господи, не осуди мя по делом моим, но сотвори со мною по милости Твоей!» Много раз повторял с глубоким чувством: «Господи! Милости прошу, а не суда!»

В понедельник 24 октября накануне смерти, Владыка еще немного говорил. Он сказал каждому что-либо особенно ласковое, как бы прощаясь. Около 5 часов вечера сделался у него сердечный приступ с острой болью, после которого он уже не говорил и лежал с закрытыми глазами.

Во вторник утром он нашел в себе силы несколько раз перекреститься при чтении у его одра акафиста святой Великомученице Варваре.

В 5-м часу дня 25 октября окружающие заметили приближение конца. Стали читать отходную, дали в руки Владыке зажженную свечу, и с последними словами канона на исход дущи, святитель тихо и спокойно испустил свой последний вздох. Это было в 16 часов 45 минут, когда в Никольском соборе зазвонили к вечерне в канун празднования Иверской иконы Божией Матери, Которой Владыка так любил сам возглашать: Радуйся, Благая Вратарнице, двери райские верным отверзающая!»
Важнейшим деянием Юбилейного Архиерейского Собора 2000 года стало прославление сонма новомучеников и исповедников веры православной, среди которых – священноисповедник Николай (Могилевский), митрополит Алма-Атинский и Казахстанский.
8 сентября 2000 года по благословению архиепископа Астанайского и Алматинского (ныне — митрополит Тульский и Белевский) Алексия (Кутепова) честные мощи святителя-исповедника Николая были обретены на городском кладбище и перенесены в Никольский собор г. Алматы.